The essence of perfume. Roja Dove. 1930-ые, Tabu

Роже Дав переходит к следующему десятилетию, 1930-м годам. Нас учили, что это, кажется, было время первых пятилеток?.. А потом оказалось — начала сталинских репрессий. Так или иначе, я в первый раз, как ни странно, поняла, как смотрит на это десятилетие образованный, чтобы не сказать рафинированный европеец. Предлагаю всем желающим присоединиться. И заодно узнать о существовании аромата, о котором я тоже, к стыду своему, даже не подозревала. Хотя почему, собственно, к стыду? В конце концов, не стыдно чего-то не знать, стыдно не прикладывать усилий, чтобы узнать. Это я так себя утешаю:)

1930-ые

В сравнении с гедонистическими и громкими 1920-ми, десятилетие, которое их сменило, выглядит куда более спокойным и уравновешенным. К несчастью, как нам теперь известно, это было всего лишь затишье перед великой бурей. Но пока буря еще не наступила. И хотя в Германии уже вспыхнули костры из книг, и писатель Ганс Фаллада уже вопрошал: «Что же дальше, маленький человек?!», главным событием начала 1930-х оставался отказ от трона английского короля Эдуарда VIII. Это было неслыханно: причиной отказа являлось его желание жениться на Уоллис Симпсон — мало того, что американке, да еще и разведенной американке!

Король Эдуард был плейбоем, законодателем мод, и его восшествия на трон ожидали с нетерепением. Отречение британского короля от престола выбило у эстеблишмента почву из-под ног. Очень многие сочли этот поступок совершенно неприемлемым. Но в то же время некоторые нашли его чрезвычайно романтичным: король отказывается от короны во имя женщины, которую любит!..

Подолы юбок удлинились и заняли подобающее им место — чуть пониже лодыжки — с той же быстротой, с которой десятилетие назад они взлетели вверх. А раз подолы пошли вниз, прически устремились ввысь. Казалось, мораль, образчиком которой был «декрет о белье», запрещающий «возмутительную моду купальных костюмов», в очередной раз восторжествовала.

Для обычных людей это были нелегкие времена. И одним из способов бегства от действительности тогда стал кинематограф. Экранные сирены того времени были образцово-соблазнительными, а каждый фильм заканчивался стопроцентным хеппи-эндом. Но даже под всем этим целлулоидным блеском легко можно было разглядеть суровую реальность — лишения народа и политическую растерянность власть имущих.

Великая Депрессия в США принесла нужду в дома не только бедных людей, но и тех, кто до краха Wall street считал себя вполне благополучными. Кризис распространился на все штаты, от центральных до самых провинциальных. Целые семьи снимались с насиженных мест в поисках лучшей доли, но чаще — в поисках места, где можно было просто выжить. Не была Островом Благополучия и Англия: десятилетие 1930-х вошло в историю голодными маршами, очередями за пособиями по безработице и ощущением тотального отчаяния.

Самые богатые изо всех сил старались отгородиться от этих проблем, которые практически не затронули их. Услышав шум уличных демонстраций, нарушавший раз и навсегда устоявшийся распорядок дня, они притворялись глухими, по-прежнему отдыхали на Лазурном Берегу и сбивались в стаи в Берлине, ставшем гедонистической столицей Европы. Для тех, кто мог себе это позволить, время джаза не закончилось, вечеринка продолжалась. Да, иногда то там, то тут какой-нибудь очередной неудачник сходил с дистанции — но уцелевшие счастливчики, вместо того, чтобы услышать поступь судьбы, просто-напросто делали музыку громче.

Пропасть между богатыми и бедными стала шире, чем когда бы то ни было. Идеалисты видели спасение от этих проблем в коммунизме, и многие интеллектуалы сражались в составе Интернациональных Бригад на гражданской войне в Испании. А в Германии в это время Гитлер, спекулируя на экономических проблемах, вызванных унизительным мирным договором по итогам Первой Мировой, все ближе подбирался к абсолютной власти.

Весь мир чувствовал: тучи сгущаются. Но никто еще не знал, насколько беспросветной будет буря. И, как это часто бывает в трудные времена, самым востребованным стилем этого десятилетия стал восточный стиль. Ноты ванили, уводящие от насущных проблем в мир сладких грез, стали тем наркотиком, который желали все.

Tabu, Dana, 1931

Работая в Guerlain, я имел возможность хорошо узнать симпатии и антипатии этого Дома, и понять, какие ароматы тут пользуются уважением, а какие — безоговорочно отвергаются. Tabu, безусловно, относился к категории первых. Он был создан одним из недооцененных героев нашей индустрии, Жаном Карлем (Jean Carles), работавшем главным парфюмером в Roure. Это он был тем человеком, который попытался объяснить суть профессии непосвященным и прибег к понятию «парфюмерная пирамида». И хотя этот треугольник был и остается одной из самых используемых фигур в нашем бизнесе, он же является и одной из самых критикуемых. На самом же деле критикам просто никто не объяснил, как им правильно пользоваться.

В базе Tabu в явном переизбытке ощущаются пачули — один из самых прекрасных и часто используемых в парфюмерии ингредиентов. Это теплая, земная нота, дающая в сочетании с гвоздикой невероятную концентрацию чувственности. Определенно, ни один аромат до сих пор так не звучал. Это было просто табу. И именно поэтому в него влюбились все.

Этот аромат, безусловно, провоцировал ответную страсть. Его мшистые, древесные ноты подернуты тонкой вуалью ванили — и сочетание пачулей и гвоздики впоследствии стали источником вдохновения для двух других великих творений, Youth Dew Estee Lauder и Opium YSL. Впрочем, ни один из этих ароматов не обладает присущей Tabu прямотой, которая была заявлена уже в рекламном слогане: «The longest kiss in History», «самый долгий поцелуй в истории».