Новая кожа: за ценой не постоим? Часть 2. Где растут фибробласты
Отдав кусочек кожи для производства новеньких фибробластов, Яна должна была ждать, пока они вырастут. Но не выдержала и поехала в лабораторию их проведать
Месяц назад я сообщила, что в попытках сохранить и приумножить молодость и неземную красоту, иду на крайние меры:) — отдаю себя в руки SPRS-терапии. Если в двух словах, то суть ее заключается в том, что у вас сначала берут биоптат кожи, потом выращивают из него новые фибробласты, потом вводят их вам инъекционно — и вы, как в сказке, выныриваете из этого молодильного котла с новеньким лицом. (Подробнее — см. по ссылкам. Прочитать начало истории можно тут.)
Обычно все пациенты SPRS-терапии, расставшись с лоскутком кожи, терпеливо ждут пару месяцев, пока им не позвонят, не скажут, что все готово, и не назначат день инъекций. Но я же пациент особый — отличающийся противной любознательностью. Поэтому я договорилась с одним из создателей метода SPRS-терапии (и экспертом-консультантом нашего блога) Вадимом Зориным, что приеду навестить свои фибробласты. Узнаю, так сказать, как они себя ведут. Не шалят ли, не капризничают ли? А то мало ли. Все-таки не чужие. Красней потом за них.
Тем более, так удачно оказалось, что фибробласты мои рОстятся в территориальной близости от меня — на улице Губкина. Именно тут располагается Институт стволовых клеток человека (ИСКЧ), одним из подразделений которого является SPRS-терапия.
Лабораторно-производственный комплекс SPRS-терапии находится тут в буквальном смысле слова за семью печатями и десятью дверями, как положено то ли в сказках, то ли в научно-фантастических романах. Без провожатого не пройдешь. Моим Сталкером стала очаровательная девушка (и моя тезка) Яна.
Потом мне пришлось превратиться то ли в пингвина, то ли в космонавта. Надеть вот такие стерильные бумажные бахилы…
…вот такой стерильный бумажный скафандр…
… и пройти через чистилище — переходный тамбур. Там еще пришлось вымыть руки и надеть маску. Я бывала в самых разнообразных стерильных местах — например, в родовой, где наблюдала, как на свет появляются детки, и в операционной, где ассистировала при проведении маммопластики и липосакции и наблюдала за тем, как делают круговую подтяжку. Но такой степени стерильности от меня нигде не требовалось. А тут буквально чудом избежала дезинфекции мозга:)
В чистилище меня встретил Вадим Зорин. Он был строг — приказал убрать челку под капюшон. Впрочем, он всегда строг — это, кажется, его обычное состояние.
«Место силы» фибробластов оказалось довольно небольшой комнатой — примерно как моя спальня, 20-25 кв.м. Но судя по всему, стоимость этих квадратных метров сильно превышает мои. Я, например, которое лето подряд не могу поставить дома кондиционер — а тут стоят специальные фильтры для очистки воздуха, каждый — по цене чугунного моста. И вот такой прибор, отдаленно похожий на холодильник ЗИЛ.
Но оказалось, это не холодильник, а СО2 инкубатор, где поддерживается постоянная температура +37 градусов (такая же, как t человеческого тела), и где в атмосфере, которая представляет собой смесь кислорода и 5%-го углекислого газа, происходит взращивание фибробластов.
Фибробласты находятся в этом инкубаторе в специальных контейнерах со специальным раствором. Контейнеры подписаны именами хозяев фибробластов. Мне, конечно, интересно, сколько людей, которые не хотят покорно дожидаться старости и готовы платить за новую кожу от 280 000 р. Но — коммерческая тайна сия велика есть. Кто же мне это скажет. Правда, доктор Светлана Шоколова, которая в клинике RayLife производила у меня из-за уха забор биоптата, обмолвилась, что пациентов немало, и есть те, которые приезжают к ней «на подсадку» не только из Хабаровска и Екатеринбурга, но и из Франции с периодичностью раз в два-три года.
Но, в любом случае, я не одинока. Обзор содержимого инкубатора-«холодильника ЗИЛ» это лишний раз подтвердил.
Естественно, я попросила Зорина показать мне мои личные фибробласты. В конце концов, я пришла проведать именно их. Зорин легко их нашел — все контейнеры подписаны.
На моем контейнере была этикетка: «Зубцова. Супер.»
Прочитав слово «супер», я обрадовалась, как мать на родительском собрании, когда внезапно объявили, что ее ребенок вдруг получил 5 за годовую контрольную по физике. (Чувство, за годы материнства так мной ни разу и не испытанное:)))
Я, конечно, тут же решила, что мои фибробласты какие-то особенно удачные и милые, как-то по особому хорошо размножаются и не плачут в неволе, раз они — «супер».
Ooops.
Оказалось, что «супер» не имеет никакого отношения к их поведению и вообще не оценочная характеристика, а, скажем так, наименование одной из стадий их развития.
Потом Зорин взял контейнер и положил его под микроскоп, соединенный с монитором. На мониторе отобразилось нечто, напоминающее картину неизвестного художника-примитивиста «На сером-сером столе кто-то рассыпал черные-черные длинные-длинные рисовые зерна».
Вот эти «рисовые зерна» и есть фибробласты, догадалась я. Тут, на этом матрасе, их еще мало. Через какое-то время они расплодятся и займут собой всю поверхность. Тогда их переселят в двухуровневый контейнер.
Потом Зорин положил под микроскоп другой контейнер — с фибробластами, почти готовыми к подсадке. На экране отобразилось нечто, похожее на отпечаток пальца космического пришельца. «Видите эти многочисленные рыбьи косяки? Это уже целые «популяции» фибробластов», — объяснил Зорин. А я в очередной раз убедилась, как по-разному люди видят мир. Кому палец пришельца, а кому — рыбьи косяки:)
«А белые кляксы на экране — это клетки, которые в настоящий момент делятся. Чтобы разделиться, фибробласту надо превратиться в такую «кляксу», из которой потом отпочкуется очередной косяк». Он объяснял мне все, как несмышленышу, стараясь избегать научных терминов. И правильно делал. Иначе бы я точно ничего не поняла.
Кроме нас с Зориным, фибробластов, «холодильника ЗИЛ» и микроскопов, в лаборатории находится еще одна сотрудница SPRS-терапии — и два объекта, отдаленно напомнивших мне прилавки с замороженными полуфабрикатами в супермаркетах.
Оказалось, эти «прилавки» называются ламинарными шкафами. Внутри такого шкафа циркулирует поток стерильного воздуха. Только в таких условиях можно производить какие бы то ни было манипуляции с фибробластами «в открытом космосе», то есть воздухе.
А хлопот с ними, оказывается, хватает. Для одной процедуры введения фибробластов в одну область (например, в кожу лица) их должно быть не менее 60-80 миллионов. И каждый из этих 80 миллионов к моменту подсадки должен находиться в полной боевой готовности — то есть готов продуцировать правильный коллаген и эластин. Поэтому с ними тут возятся, как с малыми детьми в элитном детском садике. Постоянно меняют им питательную среду, по мере размножения переносят с одного матраса на другой, в общем, бдят и глаз не спускают. И все это осуществляется в этих самых ламинарных шкафах.
И, к вопросу о том, почему процедура SPRS-терапии стоит таких денег, которых она стоит. Стоимость 1 кв.метра лаборатории, в которой мы сейчас находимся, — 10 000 евро. Не считая оборудования. Просто стоимость системы фильтрации и очистки воздуха, которая тут вмонтирована. Сколько стоит оборудование, я даже боюсь себе представить. А ведь еще реактивы, вещества, работа профессиональных технологов, в конце концов.
Важно правильно определить дату, когда фибробласты достигнут пика своего развития и будут готовы к «подсадке». На этот день пациенту назначают процедуру. Если он вдруг по какой-то причине не может прийти, нужно предупредить заранее, чтобы в лаборатории успели произвести специальные манипуляции, позволяющие сохранить клетки. Но фибробласты не могут вечно пребывать на своих матрасах и ждать. После какого-то момента их надо либо пустить в дело, либо — заморозить.
В лаборатории есть еще один микроскоп, в который можно наблюдать за самочувствием фибробластов. Мы еще раз любуемся на мои. Так, для контроля. На всякий случай.
После чего выходим из лаборатории, снимаем бумажные скафандры (точнее, я сняла, а Зорин просто переоделся «в штатское») и идем в другое здание, где находится криохранилище фибробластов.
Там, за этой дверью, два довольно больших зала, где стоят контейнеры с жидким азотом. Внутри каждого — температура -185 — -196 градусов по Цельсию.
Зорин надел рукавицы, маску, распахнул одну из «стиральных машин» и тут же оказался окутан ледяными парами азота.
А я вспомнила, что примерно так же клубился воздух в финских криосаунах. Это такая популярная в Финляндии штука — лечение холодом, криотерапия. Криосауны там есть во многих спа. Это показалось мне страшно забавным, учитывая, что я была там зимой, и на улице и так, безо всяких крио-спа, было минус 35. Стоило строить что-то специальное, если выйди в лес голым — и вот тебе крио-терапия в натуральную величину, думала я. А финны мне объясняли, что если зайти в этот холодильник и побродить там пару минут, исчезнет целлюлит и псориаз. Заходить надо голым (ну, в купальнике), валенках, шапке и варежках. То еще зрелище. Но впечатления незабываемые.
Пока я предавалась воспоминаниям, Зорин извлек из холодильника металлическую, покрытую слоем льда полочку а-ля Ikea — и показал, в каком виде, собственно, хранятся тут фибробласты.
Они хранятся в криопробирках, в которые добавлен криоконсервант, чтобы клетки легче переносили условия вечной мерзлоты и не лопались. Этот консервант — что-то вроде того особого белка, который вырабатывается в организме лягушек. Ведь известно, что лягушки могут промерзать насквозь, а потом размораживаться — и прекрасно себя чувствовать. Тогда как медведя, например, в аналогичной ситуации разорвало бы изнутри.
Для создания такого банка фибробластов достаточно все того же одного лоскутка кожи, который брали у меня. Храниться в замороженном виде в криохранилище клетки могут сколь угодно долго — точнее, пока их хозяин готов оплачивать им такое «крио-спа». Стоит это, кстати, не то чтобы слишком дорого — 6 000 р. в год. Но зато перед очередной «подсадкой» вам не нужно заново сдавать кожный биоптат и проводить с ним ряд манипуляций. И, кстати, этот банк здорово выручает, если вдруг случается какое-то ЧП, например, пожар, и вы получаете серьезные ожоги. Тогда эти фибробласты извлекаются, размораживаются, из них быстро готовится клеточный препарат — и врачи используют его для восстановления целостности кожи.
Когда мы уходили из криохранилища, я заметила ворох рукавиц — очевидно, они принадлежали обслуживающему персоналу.
Это напомнило мне школьную раздевалку, где зимой свалены варежки, потерянные первоклассниками за отчетный период времени — и такая бытовая ассоциация как-то вернула меня на землю. Потому что до тех пор мне все-таки казалось, что я, хотя уже и без скафандра, но все-таки в космосе, в будущем, в романе братьев Стругацких, в общем, где угодно, только не в Москве 2014 года.
А тут я поняла, где я, что я, зачем я, сгруппировалась и задала Зорину вопрос, который волновал меня с самого начала всей этой истории. Потому что зачем замораживать и хранить стволовые клетки новорожденного, взятые из пуповины, это я могу понять. К ним, как к молодильному источнику, можно припадать потом всю жизнь. Зачем хранить фибробласты юной девы — тоже. Через 20 лет она уже не будет юной, а они — будут. Но мои?.. Я уже не ребенок. И даже, увы, не подросток. И мои клетки соответствуют моему паспорту больше, чем, например, моя бодрая внешность, — ибо на нее работает вся мировая бьюти-индустрия, а на них, увы, только мой неправильный образ жизни. И точнее будет сказать не «на них», а — «против них». По-моему, даже сейчас мои фибробласты представляют сомнительную ценность. А через десять лет?..
Зорин терпеливо меня слушает, но по его глазам я вижу, что этот вопрос ему задавали раз милльенпицсот. И что он уже давно смирился с тем, что будут задавать в мильенпицсотдесятый. «Нет, — говорит он, — для SPRS-терапии совершенно неважно, берем ли мы фибробласты у 20-летнего, 40-летнего или 60-летнего человека. У кого бы мы их ни взяли, в процессе происходит естественный отбор клеток, и в результате для размножения остаются только самые активные и дееспособные, способные делиться и синтезировать коллаген и другие важные компоненты. Все прочие из процесса удаляются. Мы проводили множество исследований. Сравнивали культивированные фибробласты, взятые у 18-летних и у 82-летних людей. Между этими фибробластами не было никакой разницы: они на одинаково высоком уровне производили коллаген и эластин».
Он объясняет мне все это буднично, как учитель в сотый раз втолковывает ученику таблицу умножения. И дает несколько книг и журналов со своими статьями на эту тему.
Я ухожу, нагруженная научной литературой и с серьезными намерениями во все это въехать. И все равно чувствую себя реально — гостьей из прошлого, попавшей на машине времени в какой-то следующий век.
Через пару недель мне подсадят фибробласты. Начнется новая жизнь?..
В следующих частях сериала «Новая кожа. За ценой не постоим?»:
— репортаж о введении фибробластов;
— интервью с людьми, которые давно и регулярно делают себе инъекции фибробластов;
— рассказ о том, что такое все-таки этот генетический паспорт кожи и стоит ли на него возлагать серьезные надежды;
— рассказы о том, что чувствует и как выглядит пациент, прошедший SPRS-терапию, через месяц, два месяца, полгода и год спустя после процедуры.
Фото: Ксения Николаева (сайт — www.xenya.ru, страница в facebook)