Gabrielle Chanel: записки загипнотизированного

Побывав на международном сборе урожая туберозы для аромата Gabrielle Chanel, Яна Зубцова сделала то, чего не делала примерно никогда.

Франция, Прованс, окрестности Грасса. Я сижу, засунув нос в охапку свежесорванной туберозы.

И делаю открытие: она пахнет совсем не так, как в ароматах с ее участием, и даже не как туберозный абсолю. Она пахнет вольной волей и почти полынной горечью.

---

…Рано утром мы были уже на поле. Посреди поля стоял дом — такие, знаете, бывают дома во французской глубинке, добротно-плотно-каменные, обычно без изысков.

Если не ошибаюсь, в мирное время — то есть когда сюда не слетаются журналисты — именно в этом доме, с противоположного его торца, происходит приемка собранного урожая. (Я однажды честно отработала тут на сборе жасмина с 6-00 до 12 дня, в промежутке брала интервью у парфюмера Chanel, ответственного за сохранность N5, Кристофера Шелдрейка. Поэтому собрала только половину нормы. Но спина болела, как у передовика труда.) Но по случаю ивента приемка куда-то переехала, а дом отдекорировали так, что хотелось фотографировать каждый угол.

Не знаю, с каким интерьерным агентством работает Chanel, кто им это все придумывает, но такое ощущение, что ребята учитывают все, включая угол падения солнечного луча. Впрочем, наверняка это и учитывают.

Невозможно же, чтобы он вот так упал случайно. Не поверю.

А вокруг — вокруг, значит, поле, и на поле пасутся велики. Садись в седло, крути педали, чувствуй себя молодым, длинноногим и «кататься на велосипеде». (С).

Про «кататься на велосипеде» — это какая-то цитата из каких-то записных книжек то ли Ильфа, то ли Петрова, то ли, наоборот Зощенко или Олеши, которую я когда-то выписала в свою записную книжку, но потеряла, и не могу с тех пор найти. Она звучала так: «Хочу быть молодым, длинноногим и кататься на велосипеде». Google ничего по этому поводу не говорит, кроме того, что я однажды ее тут уже цитировала. Ну и что, процитирую еще раз. Даже если это не Ильф, не Петров, не Зощенко и не Олеша. Загадка, в общем. Но это точно не я. Я бы так не сформулировала. Более квинт-эссентированного, концентрированного и (раз уж речь про ароматы у нас) дистиллированного выражения счастья и тоски в одном предложении я не встречала.

Но «с кататься на велосипеде» надо было подождать. Сначала предполагалось интервью с парфюмером Оливье Польжем и поход в поля с месье Мюллем, который их возделывает.

Польж уже был тут. Непринужден, щеголеват, изыскан — и очевидно смущен. Gabrielle — первый сделанный им новый аромат на посту главного носа Дома. Он сменил своего отца, Жака Польжа. Наверняка слышал про то, что на детях природа… и так далее.

Ему с этой дурацкой псевдо-мудростью, наверное, бороться еще полжизни. Всякий раз доказывать, — нет, не отдыхает. Хотя профессионалы оценивают его очень высоко. Фредерик Малль мне в интервью как-то сказал, что молодой Польж вообще гений.

Но Польж держит руки на груди крест-накрест. На всякий случай. Вдруг эта журналистка из Китая не читала русский Beauty Insider.

Я тоже к нему подхожу потом, конечно. Про папу и аромат специально не спрашиваю; спрашиваю про музыку, я знаю, он отлично играет на фортепиано, мне хочется, чтобы он говорил о том, что любит, и перестал волноваться.

На презентации он рассказывает, как делал Gabrielle. Говорит тихо. Дает попробовать ноты. Апельсин — из Туниса. Немного кондитерский жасмин (не грасский, грасский — только для N5).

А тубероза — местная, грасская, активная, аптечная почти. Это если нюхать ее самостоятельно, не в джусе.

Польж несмело говорит про смелость аромата Gabrielle.

Мне непонятно, в чем смелость? Я, честно, после рекламного ролика с Кристен Стюарт ждала срывания покровов, прорыва, рывка. Крещендо. Форте. А Gabrielle — такая мягкая, задумчивая, меланхоличная, аккуратная вся, чистенькая и без глупостей. Легато, пиано, пианиссимо. Ш-ш-ш…

Польж говорит, смелость не обязательно выражается в срывании одежд. Иногда — в том, чтобы, например, на фоне всеобщего помутнения от экспериментов ниши, оставаться самим собой. Что бунт может быть тихий. И тубероза здесь дисциплинирована и дистиллирована таким образом, чтобы ничего животного в ней не осталось.

Когда презентация заканчивается, мне кажется, он чувствует облегчение.

Ему проще общаться с месье Мюлем, чем с этими непонятными девицами-журналистами.

Месье Мюль — персонаж колоритнейший. Его семья владеет этими полями с каких-то мушкетерских, по-моему, времен. Я еще в первый раз заметила его поразительное сходство с Лужковым. И еще эта кепка. Только если Лужков — бывший мэр Москвы, то Джозеф Мюль — вечный мэр своих грасских полей.

Темные очки он по-прежнему не носит. Это мы, гламурные кисы, морщимся на солнце и боимся морщин, а он ничего не боится и не морщится. Кепку не снимает. Про тычинки-пестики знает все.

Он привозит нас на багги на поле — и читает нам краткий курс «История туберозы на грасских полях».

Оказывается, раньше — в 19 веке — туберозой тут было усеяно все. Это был ценнейший продукт: в Грассе же жили, в основном, кожевники. Они мастерили перчатки и прочую кожгалантерею. Но был нюанс: кожгалантерея эта, пардон, нещадно воняла. С этим надо было как-то бороться. Боролись так: собирали туберозу, выкладывали ее на панно, пропитанное жиром. Тубероза за неделю отдавала жиру свой яркий аромат. Потом этим туберозным жиром обрабатывали перчатки. И перчатки утрачивали запах животной кожи. Процесс назывался «анфлоранж».

Перчаточники так этим делом увлеклись, что через пару поколений переквалифицировались в парфюмеров.

Потом с амбре научились бороться промышленными способами, туберозу в Грассе забросили: слишком капризный цветок, выгоднее сконцентрироваться на чем-то менее нежном и трепетном.

В 2011-м году Жак Польж решил, что следующий аромат Chanel будет посвящен туберозе. (Представьте, насколько заранее такие решения принимаются, а?) В 2013-м или что-то вроде этого месье Мюль, помню, уже мне недвусмысленно намекал, что скоро тут вырастет кое-что новенькое.

Но с этим новеньким предстояли еще годы возни. Сначала готовится почва. Делаются грядки. Тубероза выращивается клубнями. Качественные клубни надо было найти. Их перекупали специально. Потом осуществляется плотная высадка. 17 клубней на квадратный метр. На поле в 1,5 гектаров — 250 000 клубней. Никакой химии не используется, даже для убийства сорняков. Никто не знает, когда они взойдут. И сколько. И каких.

Осенью, после первых холодов, клубни надо выкопать. Осуществить сортировку. Крупные оставить. Маленькие слабые тоже оставить, но высаживать и наблюдать отдельно. Хранить их при температуре 5-6 градусов. По весне снова высадить.

И так — пока все поле не будет заполнено дивной, пылкой, трепетной туберозой.

На это ушло лет 5. Оставшееся время Оливье Польж дорабатывал аромат, а Мюлль — довыращивал туберозу, чтобы хватило на все тиражи Gabrielle.

«А цветет она всего 3 недели в году», — говорит Мюлль.

Оцените, кстати, мою униформу. Это все тоже настолько very Chanel, что нельзя не остановиться подробнее.

Идеально выложенные на подносах идеальные холщовые фартуки. Идеально монтируются с любым аутфитом, в каком бы ни пожаловали дорогие гости.

Сапоги — удобнейшие, по размеру, всякий раз, оказываясь на этих полях, хочу как-нибудь забыть переобуться.

Нет, купить их нельзя (я пыталась).

Эх.

Но вернемся к туберозам. «На соцветии бывает 20-25 цветочков, — продолжает месье Мюль, — Как только нижний этаж зацвел, нужно собирать. Иначе его убьет ветром. И так далее. Очень, очень капризный цветочек.»

С таким выражением любящие мужья, по-моему, упоминают о своих женах: «Любочка не поедет в плацкартном вагоне, это ее убьет». — «Мари так боится сквозняков!».

Мюль показывает, как ее собирать, туберозу. Это вам не жизнестойкий жасмин. И сборщики тут другие — не сезонные вольнонаемные, а постоянные контрактники, с опытом и всем полагающимся. Потому что, в отличие от жасмина, который могут собрать любые растаманы, тут все сложнее, замороченнее в сто раз.

Цветочек нужно тянуть в строго заданном направлении, со строго определенным усилием.

У меня не получается, тяну не так, не туда.

Цветочек рвется, мне его физически жалко. Кое-как мы с Мюлем набираем пригоршню.

Он, традиционно, советует кинуть пару цветков за пазуху и пару — в сумку. Будете пахнуть долго! Это его классический гэг. Барышни краснеют, хихикают, блестят глазками. Мюлю нравится.

А тубероза лежит в мешке, пропитывается солнцем.

Потом с ней будут еще работать, прежде чем она станет частью Gabrielle.

А мы возвращаемся в простой прекрасный дом.

Сдаем фартуки-сапоги. Я замечаю в корзине прозрачные пластиковые шары, похожие на новогодние. Они раскрываются. В них можно положить цветок туберозы и отвезти домой.

Я запечатываю несколько шариков — и первый раз жалею, что до Нового года еще далеко. До конца декабря они не дотянут. Но то, что мама моя в Москве услышит, как пахнет грасская тубероза, — это же тоже круто?

А дальше начинается прекрасный, нарядный и такой девичий аттракцион — нас учат плести венки из белых цветов, которые суть Gabrielle.

Цветы стоят тут же. Красивы невероятно.

И, в отличие от сбора туберозы, плетение венков удается мне неожиданно легко, хотя руки у меня растут из нужного места только тогда, когда нужно стучать по клавишам компьютера. Во всех остальных случаях, мелкая моторика — не мой конек.

Но тут все так хорошо разложено буквально по полочкам — вот цветы, вот проволока, вот бижу.

А вот твое настроение и состояние в этот момент, безмятежное и готовое к входящей информации, что дивная дивность и редкая редкость вообще-то. (Ну, это я свое состояние обычное имею в виду, конечно, захламленное донельзя).

Потом предстоит как бы ланч. Но к еде я сейчас почему-то равнодушна, и фотографировать ее на полу не готова. (А некоторые коллеги, как выясняется, все еще работают в жанре #незаинстаграмилнепоел, да:)

Я что-то такое съедаю, беру велик и снова выезжаю в поля. (Рядом со мной — Лена Пинская, красавица, умница и блогер, жена Василия Вакуленко.)

Я хочу понять, как ее все-таки собирают, эту туберозу.

А потом еще немного побродить по простому дому, в котором обнаруживаются какие-то новые очаги невозможной красоты. Или просто у меня глаза, наконец, открылись.

Я вижу фантастические окна со ставнями, например.

И как круто можно использовать простые стеклянные банки.

В некоторые можно шахматы положить.

В некоторые — цветы.

Мне срочно нужны такие банки, думаю я. Я тоже в них что-нибудь положу.

И такое окно мне нужно тоже. И такой из него вид.

Правда, с этим сложнее, чем с банками. Но мы над этим поработаем.

И так, бродя по дому, я натыкаюсь на стол с печатями, почтовый ящик на стене и стойку с открытками рядом. Сначала не понимаю, что это и зачем это. Потом соображаю: ты можешь взять открытку, написать на нем адрес, поставить штампик Chanel — и кинуть в почтовый ящик. И открытка из Грасса дойдет в Москву, Нью-Йорк, хоть на Ямал.

Банальный, в сущности, туристический аттракцион, я к нему всегда была равнодушна. Но тут мне невероятно захотелось, чтобы все, кого я знаю, получили письмо из Грасса, от Chanel, с любовью, от меня.

Я взяла открытку. Написала Юре. Написала маме. И поняла, что не помню больше ни одного почтового адреса. Такой вот смешной эпик фейл.

Ну что ж, своим девчонкам-инсайдерам я привезла их лично, в чемодане.

---

… А если кого-то занимает вопрос, в чем заключается магия Chanel, и почему этот бренд гипнотизирует массы, — просто перечитайте этот текст сначала.

Сохранить

Сохранить