Алена Долецкая: из нерассказанного в сказках

По следам новой книжки Алены Долецкой «Не жизнь, а сказка», Яна Зубцова выясняет у бывшего шефа, зачем та ходит зимой без колготок, почему она ее уволила, и что таки мы думаем за феминизм. В общем, то, что в книжку не вошло.

— Все годы работы в Vogue меня страшно волновал вопрос — на хрена ходить зимой в лодочках на босу ногу? Что, понты дороже денег?

— Ты знаешь, этим вопросом задавался и мой папа, и мои мужья. Вообще, это многих почему-то занимает. Но, видишь ли, Россия хороша тем, что дома у нас зимой отапливаются. А ходить со сменкой неудобно. Вот я сейчас пойду на встречу в Третьяковку. Это будет долгая история — с документами, с бумагами, с разговорами. Ну, какие угги? Какие боты? Какие сапоги? Находиться в помещении в зимней обуви мои ступни не любят. Это первое. Второе — тебе ли, руководителю Beauty Insider, не знать, что нет ничего красивее обнаженной женской щиколотки? Третье — я себя очень хорошо ощущаю в туфельках…

1/10 часть обувного гардероба Алены Долецкой. «Да, guilty pleasure, даже отмазываться не буду».

— … я, положим, тоже неплохо себя ощущаю в туфельках. Но сижу перед вами, и мне опять стыдно за свои прозрачные носки. Как будто не было этих 10 лет вне Vogue.

— А что с твоими носками? Вроде не порванные?

— Да вроде нет. Но вы же без носков! А я, как лох, в носках.

— Ну, я вообще сейчас в кроссовках. Спасибо новым технологиям, в кроссах теперь такие продвинутые стельки, ноги не потеют. Но ты не парься. Мне просто приятно ходить босиком. Я чувствую ступню, чувствую свой шаг, мне это нравится. В те времена, когда мы работали в Vogue, — да, это были не кроссы. В основном — Manolo, Prada, Givenchy и Gianvito Rossi, которые делали идеально подходящую мне колодку. А что касается чулочно-носочных изделий, — не выношу, когда они обладают хоть малейшим блеском. Они должны быть абсолютно матовые. Я столько раз ошибалась — на упаковке каких-нибудь Falke написано 100% matt, покупаешь, надеваешь… а они, суки, блестят! И меня это бесит. К тому же, тепла они особого не создают.

— Да ладно, не создают. Наденьте — снимите — почувствуйте разницу.

— Вoт у & Other Stories есть такие, совсем коротенькие, похожие на подследники, их я люблю, только они все время исчезают из продажи. Пару недель назад, когда температура понизилась до -11, они б не помешали: остановилась поговорить со знакомой и тут же ощутила, что, кажется, стою на снегу голыми ногами. Но надо понимать: я автомобильный человек. Выскочила, пробежала пол-Толмачевского и Лаврушинский, — нормально. И опять же, тонус. Если б я перемещалась пешком — надела б угги, как миленькая. Так что сиди в своих носочках, не переживай.

— Ок, спасибо.

— Хотя, знаешь, если уж совсем по честноку, — да, иногда понты дороже денег.

Чемодан Globe Trotter, последняя коллекция, вдохновленная «Убийством в Восточном экспрессе». Объездил с Аленой пока не много стран, но любим за то, что в нем идеально помещаются три пары обуви и два платья. И да, он cabin size

— Ну, наконец-то, вырвала признание. Ладно, перейдем к менее насущным вопросам. Вот, например, феминизм. Про ЗОЖ в вашей книжке — и особенно в интервью на Lenta.ru — все подробно сказано. Мне, как тоже дочери врачей, ваша позиция близка. Но за феминизм я не нашла ни слова. Как у вас с ним?

— Как-то мне с ним… не до конца понятно. По-моему, это слово за последние два-три года сменило ориентацию. Мы все читали The world according to Garp («Мир глазами Гарпа» Джона Ирвинга) про первых феминисток, все восхищались, и все было вроде ясно. А сейчас это вопрос дико сложный. Каждый вкладывает в слово «феминизм» свой смысл, и я не знаю, какой, например, вкладываешь ты. То, что у женщины есть все основания получать равную с мужчинами зарплату и занимать те же позиции — бесспорно, да. То, что это в реальности не всегда происходит — опять да. Позавчера говорила со своей подругой Ингеборгой Дапкунайте, которая в недавнем интервью сказала: «Ну, ребята, давайте по-честному. Посмотрите на количество мужских ролей в кино — и на количество женских. Взгляните на количество мужчин-сценаристов и женщин-сценаристов, мужчин-режиссеров и женщин-режиссеров. А дальше посмотрите на оплату этого труда». Это все так, и тут я за феминизм. Но если говорить об абсолютном равенстве, надо ж понимать, что — да, мы равные, только раз в месяц нас, девочек, вышибает на пять дней менструацией, а еще у нас случаются в разных количествах беременности, а потом роды, и кто грудью кормил, те жалуются, что год ничего не соображали — мозги залиты молоком. Так что есть нюансы.

С ЗОЖ у Алены отношения не очень, общеизвестный факт. Впрочем, у меня — еще более не очень. И мне даже приятно, что в ее лице я нахожу поддержку многим собственным грехам

— Вы лично с дискриминацией по половому признаку сталкивались?

— Никогда в жизни. Я шла по своим работам — преподавание, академическая деятельность, пиар и арт-маркетинг, журналистика — и не задумывалась, кто мой руководитель, мужчина или женщина. Мне было важнее, что я делаю и как. И я не знаю, как отношусь ко всякого рода протестным движениям. Точнее, я часто интуитивно их опасаюсь. Про это на портале Interview хорошо написал Леша Зимин: «Есть люди, которым предназначено выступать в жанре «против». У них это отлично получается. А есть люди, которым органичнее выступать в жанре «за». По всей вероятности, мне больше удается жанр «за». Я за нас, за девочек — любого порву. Но против чего-то, неважно, чего — мне ходить сложно. И я не думаю, что с феминизмом все так однозначно. Например, я не стану оголтело протестовать против того, что женщин-пилотов меньше, чем пилотов-мужчин, и говорить «а давайте-ка сейчас все быстренько выровняем!» Потому что подстраивать графики взлетов и посадок под женский цикл — ну нет, нет. С другой стороны, мне не нравится, что женщин-мэров городов гораздо меньше, чем мужчин. Женщина, с ее инстинктом заботиться об очаге, обустроит город не хуже, а, может быть, лучше. Она его обустроит как дом, и в нем будет комфортно жить. Лучшие продавцы недвижимости — тоже женщины. По той же причине. А что касается полетов, — право выучиться на летчика должно быть у всех. А потом пусть она продемонстрирует блистательные результаты и докажет, что умеет так справляться со своим циклом, что это не станет проблемой экипажа и пассажиров. Вообще, есть в нынешней разновидности феминизма какая-то обратная предвзятость: женщина всегда лучше. Нет, не всегда. Есть сферы, где она лучше. А в других областях у нее должны быть равные права с мужчиной. Что не означает, что она автоматически будет лучше мужчины потому, что женщина. Иногда ей придется доказывать, что она не хуже. И это, наверное, нормально.

— Мне не показалось? Вы сказали «наверное»? Вы в чем-то сомневаетесь? Я была уверена, что вы не умеете сомневаться. В книге я тоже не услышала ваших сомнений. Лидер, руководитель — он не должен говорить «Я не знаю»?

— Я как раз человек, часто сомневающийся. С одной стороны, с другой стороны, с третьей стороны. То ли направо, то ли налево. Черное? А может, лучше черное с белым? Как будто я не Козерог, а какие-то Весы. Но на работе руководитель потому и руководитель, он так называется и получает более высокую зарплату, — что говорит: «мы посоветовались, и я решила». Без сомнений.

— Берет на себя ответственность?

— Экзектли. И за эту ответственность мы получаем цветочки, подарочки, сувенирчики и прочую хрень. Но мы также получаем невероятное чувство стыда в ситуации, когда твои редакторы накосячили и вместо «крем-пудра» написали «жидкий тональный». И дальше рекламодатели вынимают из тебя двенадцатиперстную кишку и наматывают ее на твой же лоб: «Как вы могли?! Вы опозорили наш бренд, вы опозорили свой бренд, вы опозорили планету!» И ты сидишь,терпишь этот говнопоток, и говоришь: «Простите! Да, да, мы действительно, как мы могли, ну конечно же, это жидкий тональный!» И в тот момент, когда ты готов принимать на себя огонь, не сливая своих ребят в унитаз — ты становишься руководителем. Как бы подчиненные себя ни вели, у них есть ты. В том числе, для защиты. А с другой стороны — чтобы принимать решения. Они трудятся, складывают, перекладывают, придумывают, перепридумывают. А ты послушала и говоришь — «Дорогой, все круто, только давай мы сейчас под формат проработаем эту твою гениальную идею? Здесь ушьем, здесь подрежем. И тогда получится». А если руководитель чешет репу и говорит «Ну не знааааю…» — все будут думать до скончания веков. А продукт — журнал Vogue, или твой сайт, или любой другой — он должен идти, идти и идти. Да, не без осечек. Не без ошибок. Но идти вперед.

Самое удивительное в этой грамоте не то, что Алена выиграла пионерское многоборье, а то, что кто-то когда-то звал ее Леной

— Про ошибки я тоже хотела спросить. Все обсуждают главу книжки, где рассказано про ваше увольнение из Vogue. Некоторые вообще начинают читать именно с нее. Описано блистательно и честно: вот — ситуация, вот — ваша реакция и оценка. Но нет анализа собственных ошибок. Хотя в любой аварии виноваты две стороны. Да, он тебя подрезал. Но что же ты, мудак, не затормозил?! В книге этого не прозвучало.

— Прозвучало! Я увела это в метафору, и, наверное, она не до конца считалась. На самом деле мой принцип жизни — It takes two to tango. Для танго нужны двое. Кажется, это сказал Рейган, когда приехал поговорить с Горбачевым? Для аварии тоже нужны двое. Я стрекозила, как подорванная. Я была упоена тем, что мы делаем, мне казалось, мы самые крутые, и надо только докручивать эту крутизну еще и еще. Безоглядная пахота — ну, ты помнишь — и безоглядное упоение. Но я забыла великую фразу: «Осторожно, господа!» Нельзя так беспечно относиться к себе, когда ты работаешь в большой корпорации. Почему я с таким счастьем сейчас дышу? Потому что я вне ее. Мне не надо каждый день качать эту мышцу. Но это сейчас. А когда ты in, ты обязан тренировать напряжометр. Я не дотренировала. И по линии корпоративного боя — проиграла.

Матрешка, стоящая в углу на подоконнике — одна из тех, что были созданы лучшими дизайнерами к 10-летию русского Vogue. Она была продана на благотворительном аукционе, который устраивала Ирина Кудрина. Матрешку купил бизнесмен Шалва Бреус — и подарил ее Алене

— Кто-то сейчас говорит, что ваш Vogue был слишком многокультурным и слишком маломодным. Кто-то и тогда ставил вам в пример Harper’s Bazaar Шахри Амирхановой, которая разговаривала с it-girls как it-girl, и собрала на этой поляне свои дивиденды.

— Такие разговоры были. Я их слышала и слушала. Я не была против большей young-hot-sexy-фикации. Главное слово, которое нам тогда спустили сверху, наряду с образцом для подражания в виде Harper’s — be commercial. Надо делать более коммерческий продукт. И мы сидели, думали, решали: да, вот девочки любят так, и давайте добавим еще страниц с вещами в обтравке, а если вы подскажете, что именно в нашем журнале warm, a не hot — мы повысим температуру нагрева. До какого-то уровня повысили. Но, видимо, не до искомого. Ну и в итоге — во всем глянце сейчас мы имеем диалог двух пресс-релизов. Эти журналы полезны для издателей, но совершенно не нужны людям.

У книжки «Не жизнь, а сказка» скоро будет аудиоверсия. Особая. Алена читает свои сказочки не в полной тишине, а при активном участии слушателей. Если купите — знайте: третий сдержанный хрюк на пятом абзаце четвертой сказки — мой.

— Глава об увольнении заканчивается фразой: «И я полетела дальше». Вы реально летаете, я видела это в Астане (мы встретились случайно на мероприятии, которое устраивал отель St.Regis Astana, прим. Ya-z-va). Зашкаливающий уровень драйва в каждом взгляде, жесте, вопросе. Где вы берете силы летать?

«Картинку снял питерский фотограф Федя Битков. Очень крутой. Спустя время на выставке Нины Гомиашвили увидела фото Мерилин Монро, сделанное в год моего рождения. Купила, принесла домой — осознала, насколько схожи у нас позы. Даже курим — обе. А настроение — совершенно разное».

— Драйв, Яна, у всех разный. У меня масса друзей — сдержанных, не крикливых, даже флегматичных. Но их внутренний драйв меня поражает и заряжает. Так что давай разберемся, что такое драйв. Профессиональный драйв, на самом деле, просто высочайшая мотивация что-то делать очень хорошо. Как только ты понимаешь, что она куда-то делась, нужно уходить. Если сам не понимаешь, или тебе страшно понять — пусть это сделает за тебя руководитель. Ну, пропал у человека огонь, ну, не стоит у него. Он пишет истории, делает съемки, делает верстку — все плохо, плоско, вяло. Рисерча нет, вкус пропал. Устал? Отработался материал? Однажды мой дизайнер написала заявление об уходе. Я спрашиваю — в чем дело? Перегрузок нет, авралов нет, все, вроде, в порядке. Она говорит: «Знаешь, я больше не могу отличить красивое от некрасивого». Для дизайнера это крышка. Я подписала заявление, и она пошла перезаряжаться. Ты либо хочешь, алчешь и знаешь, как сделать — либо ты не хочешь, не алчешь, и потому не знаешь, как. Тогда собирай манатки и езжай промывать мозг или кишечник. Это называется «психогигиена».

«Чудесная книжка. Я скоро за нее сяду. Засада в том, что заниматься по ней надо ежедневно, хотя бы на 5 минут».

— А можно научиться поддерживать этот драйв усилием воли? Прочитать умную книжку «Как перестать беспокоиться и начать летать» и воспарить? В каждом книжном отдел How To завален макулатурой с лайфхаками. Удивительно, что человечество еще ходит по тротуарам, а не парит в небе.

— Есть лайфхаки — и лайфхаки, советы — и советы, есть, как ее там зовут, Маринина, а есть Акунин. Кто-то Набокова читает, кто-то — Бокова. Я не отрицаю жанр How To полностью. Книжка, которая сейчас у меня скачана на айпад — Свен Бринкман, «Конец эпохи self-help». Отличная. У кого вообще училась я? В первую очередь — у родителей, с руки. Метод обучения, в который я больше всего верю. Родители просто ходили туда-сюда, а я соображала: «А! Раз так, это хорошо. А этак — что-то не очень». Поэтому я так часто в книжке повторяю — мне невероятно повезло с родителями. Тем, кому повезло меньше, я сочувствую и готова подставить им какой угодно орган, хоть плечо, хоть грудь — прислоняйтесь. Чем смогу, помогу.

Из последних прочитанных книжек — Элизабет Барийе, об отношениях Ахматовой и Модильяни. «Купила в Питере. Не лучшая книга — написана с невыносимо избыточной долей авторской фантазии».

Когда не к кому прислониться — начинаешь искать лайфхаки. И тут можно попасть в ловушку. Ловушка пошлости. Банальности. Или просто совет, который не соответствует твоей сути. Где искать помощи? В хорошей литературе или в достойном кино. Для меня книжки — собеседники, друзья, общество избранных, до которых хочешь дотянуться, пусть даже встав на цыпочки. Читаешь Мураками — и да, конечно, он тебя увлекает, он тебя смешит, но на поворотах думаешь — ой, я бы тут, конечно, так не смогла. С тем же чувством читаешь письма Сенеки Луцилию. Замени вокабуляр, измени «гладиаторов» на «воинов», забудь про век — и вот она, сегодняшняя арена жизни. У нас все те же императоры, все те же гладиаторы, все то же пресмыкание перед одними и попрание других. Сенека просто об этом пишет Луцилию, который, подозреваю, открывал каждое письмо и учил его наизусть. Понимаешь?

— Про Сенеку и Мураками понимаю. Но про живых учителей, кроме родителей, хотелось бы побольше услышать.

— Еще были друзья родителей. Вообще, по моим наблюдениям, родительских друзей дети часто слушают больше, чем собственных мать с отцом. Садился, например, Володя Высоцкий поговорить с моим папой. О чем — я не очень точно ловила, слишком мало мне было лет. Но я чувствовала динамику разговора. Они вдруг начинали спорить из-за поэзии — и я думала: «Хм! Оказывается, необязательно любить Ахматову? Или Некрасова? Значит, они разные, эти писатели, о которых все говорят с придыханием? Значит, можно иметь и другое мнение?» И эта крошечная детская мысль у тебя семечком прорастает. Так что друзья моих родителей — вторая группа моих «инфлюенсеров», как это теперь называется. Какая-то инфлюэнца в мире творится, тебе не кажется? А в университете меня выковывала филфаковская профессура, про это в книжке есть.

— А во времена Vogue — у кого вы учились с профессиональной точки зрения? Ведь первых редакторов российского глянца находили не пойми как, и ни у кого из вас не было представления, что такое этот самый глянец, как должен функционировать журнал, и какие у него цели, кроме как объяснить, почему майка с крокодильчиком стоит 200 долларов, а майка без крокодильчика — 20. У тех, кто пришел за вами, есть вы — как образец для подражания или отрицания. А у вас образцов не было.

— Да, не было. У меня вообще был другой бэкграунд — журналистский и продюсерский опыт на Би-Би-Си, художественные выставки в Британском совете, подготовка каталогов по искусству, филфак, любовь к слову. Визуальная культура, печатная культура, продюсерская культура — все удачно сложилось. А дальше — gap, зазор, пропасть: как, собственно, делается глянцевая журналистика? Я выбила у тогдашнего начальника Бернда Рунге позволение поехать в Лондон и прошла интенсивный курс British School of Journalism Барбары Нордон. Она объясняла, как лучше повернуть материал, какие заголовки больше цепляют, как написать интро. Блистательный курс. Дальше — практика.

«Мы с подругой гуляли по Тоскане. Видим — сидят в ряд 9 мужиков, все как на подбор. Пришлось разбавить. Подруга щелкнула. Чем тебе не реклама Dolce & Gabbana?»

— Вы когда-нибудь задавались вопросом, что общего у успешных людей?

— Что ты вкладываешь в понятие «успешный человек»? Чем успех будем мерить?

— Успех в данном случае — полная реализация задуманного и вознаграждение. И материальное вознаграждение, и духовное, то есть — наличие некоего авторитета.

— Окей. Успешные люди просто очень любят делать то, что делают. А все, что ты перечисляешь — следствие этого. Ты придумал, реализовал, родил продукт — неважно, книга это, спектакль или уютный двор — и он удался. В него поверили. И ты автоматически приобретаешь тот самый авторитет и влияние. Но вообще, мне кажется, понятие «успех» переоценено. Особенно сегодня, когда люди, у которых полмиллиона фолловеров в Instagram, считаются успешными персонажами. Как долго просуществует такой критерий успеха как тысяча и один лайк — не знаю. Но пока работает. И это особенно интересно, учитывая, что мир Insta стерильный, в нем нет болезненных падений, отчаяния и всего того, что делает успех настоящим и подлинным.

— Если мы заговорили о падениях и отчаянии. Как научиться держать лицо? Я видела вас в непростых ситуациях. Многие видели еще в более тяжелых. Но вы находили силы улыбаться или, по крайней мере, не рыдать. Меня вот когда размазывает — видно все.

— Знаешь, мне кажется, что у меня тоже видно все. Хотя умение собираться — снова семейная школа. Мама могла прийти домой усталая и раздраженная. И папа ей говорил — «Давай-ка приведи себя в порядок и войди с улыбкой. Ты не имеешь права унижаться до плохого настроения». Мне это казалось невероятно черствым — как он мог?! Это же жестоко! У нее же наверняка на работе что-то случилось! Потом, медленно, я начала понимать, что он имел в виду. Семья — аналог социума. Она объединяет нескольких людей. И не все готовы — и не все могут — выдержать твое сиюминутное проблемное состояние. К этому надо относиться бережно, иначе в доме поселяются вампиры, которые перепиливают остальных: у них все плохо, все не сложилось, а ты давай решай. И вот это «приведи себя в порядок и войди с улыбкой» — если хочешь, некая культура поведения.

Когда я выросла, то была удивлена, обнаружив, как часто и с каким упоением люди говорят про свои болезни. «Ой, у меня вот там болит, а у меня еще хуже, а ты чем лечишь, а я вот этим, а помогает, да если бы». Я слушала, и мне было неловко. Поддержка, — да, бывает необходима. Но для этого есть единственно правильные моменты и единственно правильные люди. Ты со своей болью можешь прийти к конкретному человеку рыдать у него на плече, и это нормально. Но устраивать сеансы эксгибиционизма — нет.

— Говорить, что тебе плохо — табу?

— Не табу. Но — не во всеуслышание, не в качестве темы для общего разговора. Другая подобная тема — кто сколько получает, и что сколько стоит. Ах, это так дорого. Фу, это так дешево. Давайте теперь посчитаем деньги соседа. Ни деньги, ни здоровье дома не обсуждались. И не потому, что мы были сказочно богатыми или здоровыми. Но попусту сотрясать воздух такими беседами считалось нехорошо. Что касается совсем тяжелых ситуаций, в которых я оказывалась — смерть близких, например — то я старалась помнить, что рядом со мной люди. И им тоже больно. Почему они в этот момент должны сдюживать мою истерику? А на работе руководитель просто должен уметь держать лицо. В противном случае команда сдохнет.

— Недавно вы приняли предложение стать креативным консультантом генерального директора Третьяковской галереи. Чего ждать от Третьяковки при вашем участии?

— С Третьяковской галереей я много сотрудничала, когда работала в Британском совете. Мы сделали там четыре масштабных выставки. И сейчас это своеобразное возвращение к истокам. Задачи, которые ставит перед собой Зельфира Трегулова, директор Третьяковки, очень амбициозные, сложные и, с моей точки зрения, правильные. Но Москва не сразу строилась. Дел хватает. До сих пор в новом здании на Крымском нет вайфая, ты в курсе? Крупнейший национальный музей великой страны, 2018-ый год. А вообще мне хотелось бы сделать там столько, что, если начну все перечислять — даже у твоего интернет-издания страницы закончатся.

Свежая программа по уходу La Mer, выписанная Алене на днях, и правительственная телеграмма от зам.министра печати — поздравление ко дню рождения. «Я сходила на процедуру La Mer в ЦУМе недавно. Очень круто!»

— Последний вопрос такой же личный, как первый, про носки. Почему 10 лет назад вы подписали мое заявление об уходе? История была такая. Я писала в Vogue про культуру, и мне было скучно до чертиков. Я хотела заниматься beauty, как и в журнале «Домовой». Но в Vogue отдел красоты был прекрасен и полностью укомплектован. Меня позвали в Harpers Bazaar — на бьюти-позицию, ура. Я собралась уходить. Начались переговоры с руководством Conde Nast, сводящимися к теме — что нужно, чтобы ты, Яна, осталась. Второй темой после beauty, которая меня вдохновляла, была мода. Я готова была остаться на позиции фэшн-райтера. Но один персонаж в фэшн-отделе Vogue заявил: «Либо я, либо Зубцова». Вы, Алена, выбрали его, и дали мне понять, что, если я займусь фэшн-райтерством, ничего хорошего мне ждать не стоит. Разговаривали подчеркнуто холодно. Я вышла из вашего кабинета с легким сердцем: решение было принято, осталось собрать манатки и переехать на Полковую в Harpers Bazaar. Сейчас я вам благодарна: не будь вы так холодны, неизвестно, был бы у меня Beauty Insider. Но — почему?! Я же офигенно писала про моду! И дико вас любила.

Обмен печатной продукцией. Автограф Алены на ее книжке, подаренной мне, звучит так: «Яночке Зубцовой with love in Russian sense of the word»

— Ты хорошо писала про моду, и вообще отлично писала. Но я видела, что вся система Conde Nast тебе не по нутру. И я видела, что ты уже заерзала на попе. А если сотрудник заерзал — его надо отпускать, и, по возможности, делать так, чтобы он ушел с легким сердцем. Beauty я тебе предложить в тот момент не могла, а ты этим горела. Ты, может, сама не понимала: ты вовремя уходишь. И, смотри, что в итоге: ваш авторитетный Beauty Insider. Когда вы его затеяли, мне говорили — Зубцова?! Бьюти-блогер?! А я совершенно не была удивлена. Я знала, что у тебя все получится.

Редкое удовольствие — когда ты можешь сказать своему бывшему начальнику все, что о нем думаешь

PS. Я специально не написала в начале ничего про книгу «Не жизнь, а сказка». Ну, она вышла, и это повод для поговорить, но пока неважно, что я о ней думаю, прочтите интервью. А потом — сейчас — я скажу, что это самая честная из автобиографических проз новейшего глянцевого времени. И она не ранит никого походя — кроме тех, кого, очевидно, автор был не прочь ранить вполне сознательно. Филигранная для автобиографии работа.

Закончив читать (за одну ночь и половину дня), я испытала странное чувство: ты был свидетелем многих описываемых событий и не нашел несоответствия между тем, что видел тогда, и что прочитал сейчас. Ошибки были, обиды были, глупости были, лажи — не было. И в книжке лажи нет.

Алена не написала обо многом из того, что могло бы украсить ее героиню (применимо ли это слово для автобиографий?). Например, ее упрекали в том, что она интересуется людьми только тогда, когда они ей нужны. Если не нужны, — не пытайтесь дозвониться, она способна не поднимать трубку годами. Возможно, это так (я нечасто звонила Алене). Но у нас в Vogue был один парнишка, дизайнер. Он смертельно заболел. Она ездила к нему в больницу каждую неделю. С практической точки зрения этот мальчик уже не мог быть ей полезен. К тому же он вскоре умер. Попробуйте представить, насколько плотно забит график главного редактора на пять лет вперед, но она все-таки к нему ездила. Из этого вполне могла бы выйти жирная глава. Она ее не написала.

Потом, помню, меня доставал один рекламодатель. Он готов был предоставить мне какой-то эксклюзив в обмен на обещание, что я сооружу из этого историю не меньше, чем на 5 полос. (Да, работа пиарщика меряется полосами, часто в ход идет сантиметр.) Раздача эксклюзива предполагалась в Париже. В Париж, в общем, хотелось. Но, не зная, что именно это за эксклюзив, и сколько там будет журналистского мяска, я воздерживалась от письменных подтверждений объема публикации. И вообще, редакторам Vogue не рекомендовалось что-то гарантировать (и правильно). Рекламодатель давил. Я держала оборону. Пинг-понг письмами продолжался месяц, в какой-то момент я поставила в копию Алену. В итоге я отказалась от этой затеи. На мой день рождения Алена подарила мне хитросплетенный букет: тонкие прутики образовывали над кроной цветов прозрачный, но прочный купол. В букет была вставлена записка. За точность цитаты не поручусь, но смысл сводился к тому, что ты, Яночка, под защитой. Тоже была бы неплохая главка, между прочим. Думаю, она этот эпизод и не вспомнила, зато я не забуду.

Потом хрен знает сколько еще всего было. В Алену влюблялись почти все, кто попадал в круг, вне зависимости от гендера, влюблялись с пол-пинка. Я не влюбилась — мне так казалось. По крайней мере, я ее не идеализировала. У нас не было даже идеальных служебных отношений. У меня к ней была масса претензий. Подозреваю, у нее ко мне еще больше. Но, анализируя всех выпавших на мою голову главных редакторов (среди которых были чудесные люди, талантливые люди, порядочные люди и разные люди), могу сказать, что Алена Долецкая была одна такая, Алена Долецкая.

Прочитайте книжку, если еще не.

PSS. Вопросов по теме бьюти, как вы заметили, я решила в интервью не задавать. Но не могла не воспользоваться ситуацией и не зайти втихаря в ванную комнату Алены Долецкой с айфоном. Вы бы мне этого не простили, а она тем более. Сказала бы что-нить вроде «Это, Яночка, для руководителя Beauty Insider — профнепригодность».

Вот, что там на полочках. Кому интересно — разглядывайте.

А ниже — неожиданная находка в холодильнике, куда я полезла за очередным не-ЗОЖ продуктом. Угу, мои любимые патчи для глаз Mosmake.

Но на всякий случай имейте в виду: свечи Алена Долецкая в холодильнике все-таки не хранит. Выгоревшая Diptyque выполняет роль стакана то ли для соды, то ли для чего-то подобного.

И вот еще что.

Маечки #Не жизнь, а сказка, как у Алены, можно купить. Цена одной — 2000 р. Все средства от продажи пойдут в фонд помощи хосписам «Вера». Чтобы заказать, надо написать на имейл skazka.doletskaya@yandex.ru. Вам сразу же ответят. Никак по-другому (в Instagram особенно) эту майку купить нельзя, все остальное, что вам предложат — подделка.

Я заказала.