О чем говорят врачи: сложные случаи и сложные люди

Пластический хирург Георгий Чемянов — о наболевшем: о беззащитности врача перед пациентом.

На днях одна пациентка сказала мне, что видела в интернете отвратительный отзыв про меня и мою работу. И даже кинула ссылку. Я не сразу вспомнил, что это за случай, и потратил не один вечер, пролистывая тысячи фотографий старых операций. Оказалось, история была в декабре 2016 года — и сейчас, спустя два года, человек внезапно решил высказаться.

Мои юристы над этим, конечно, работают. Но пока они работают, я успел о многом подумать.

В этом длинном тексте было выказано сразу несколько претензий. Основная — у пациентки после блефаропластики и коррекции носослезной борозды липофилингом разошелся шов. И по мелочи: доктор (то есть я) не стоял у изголовья ее кровати и вообще был настроен как-то чересчур по-деловому. Пациентке пришлось ночью приехать в больницу, чтобы доктор подтягивал ей шов. И — вишенка на торте — какой-то другой доктор сказал ей, что работа сделана плохо. Аргумент!

Но разберемся по порядку.

Начнем со швов. Швы действительно могут расходиться, и пациентов об этом неоднократно предупреждают, — также, как и о других возможных осложнениях, например, гематомах. Расходятся швы, как правило, по трем причинам: по вине пациента (в подавляющем большинстве историй, это статистика), по вине случая и по вине доктора (не будем исключать).

Что такое «вина пациента»? Ну, например, когда этот пациент, забив на предписания врача, начинает на третий день после операции заниматься сексом. Нет, я понимаю, страсть — дело такое, отлагательств не терпит. Но швы — они не выдерживают.

Что такое «вина случая»? Например, часто швы расходятся во сне. Потому что невозможно спать на спине по стойке смирно, даже если попытаться зафиксировать себя подушками со всех сторон. Или можно чихнуть как-то особенно «удачно». А иногда достаточно машинально почесать края раны или зацепить дужкой очков. Итог будет такой же.

Но, идя на операцию, пациент подписывает информированное согласие с целым списком того, что может пойти не так. И предполагается, что он его действительно прочитал, усвоил и не отметает полностью все эти вероятности, даже если надеется проснуться прямо завтра полностью восстановившимся.

Что такое «вина врача»? Значит, он неправильно наложил или зафиксировал эти швы.

Теперь вернемся к нашей пациентке. Благодаря записям, я восстановил полную картину происходившего.

Первые сутки у нее, конечно же, нарастал отек, сохранялись следы недавно проведенной операции, из краев раны выделялось так называемое «гемморагическое отделяемое», выражаясь простым человеческим языком — капельки жидкости и сгустки крови. Это нормально. Именно для этого мы заклеиваем края раны специальными пластырями (в тех местах, где это возможно сделать).

Что стала делать пациентка? Через два часа после операции она начала себя рассматривать в зеркало, хотя в принципе дело это совершенно бессмысленное и беспощадное. И ей сразу показалось, что у нее разошлись швы. Меня уже не было в клинике, но ее тут же осмотрел мой коллега врач (не какой-то там «просто врач», хочу заметить, а доктор медицинских наук, профессор, пластический хирург). Успокоил, сказал, что все в порядке. Затем позвонил мне и сказал, что пациентка переживает, но у нее все в норме.

Она уехала домой, но — было бы смешно, если бы не было так грустно — ей снова показалось, что швы разошлись. Поэтому она вернулась. Дело было около полуночи. На этот раз в клинику приехал я сам. Осмотрел. Убедился, что все нормально (за считанные часы после операции края раны просто еще не успели зажить), наложил свежие наклейки, пожелал спокойной ночи, объяснил, что и как должно происходить дальше, и в каких случаях стоит бить тревогу, а в каких — нет.

Разумеется, это был не последний наш с ней контакт. Она звонила мне, ассистентке, в клинику. Я не удивлялся: да, есть такой тип людей, тревожно-мнительный, и это не всегда вина человека, а часто — его беда. После того, как закончился восстановительный период, мы сделали фото. К счастью, они у меня сохранились. На них нет никаких осложнений. К слову, после некорректно проведенной блефаропластики они бывают —«выворачиваются» или деформируются веки, округляется взгляд). Но тут все было хорошо.

Правда, ей казалось, что рубчик широковат. (На фото нет никаких видимых рубчиков.) И что через поры на коже у нее вытекает жир, которым корректировали носослезную борозду. (Это уже буквально фантастика, так не бывает. Жир вводится под мышцу, и представить себе, что он каким-то образом мигрировал и вытек через какие-то поры, невозможно даже с хорошим воображением.) И что во время операции мы зачем-то использовали коагулятор. (Действительно, мы его использовали. Потому что — неожиданный факт — во время операции идет кровь, и иногда ее нужно останавливать.)

Однако я наивно надеялся, что со временем пациентка успокоится и убедится, что все совсем не так плохо, а, наоборот, хорошо.

Но случилось иначе: «Я показалась другому хирургу, и он…»

А это уже моя «любимая» тема во врачебной индустрии в целом. У нас почему-то не принято хвалить работы коллег, — ладно, я согласен, пусть так, в конце концов конкуренцию никто не отменял. Но почему у нас считается нормой друг друга ругать?.. И не только в разговорах «между своими», но и в разговорах с пациентами?.. В конце концов, это опасно. Есть даже такая шутка — пациент приходит к хирургу, показывает ему послеоперационные рубцы. И доктор в ужасе спрашивает: «Какой идиот вас оперировал?». «Вы, профессор».

Да, сейчас будет крик души, адресованный коллегам. Объясните мне, дорогие, — неужели непонятно, что не стоит, впервые видя пациентку, заявлять: «О, какой кошмар, я сейчас все исправлю»?

Это не значит, что я прошу вас врать или прикрывать другого врача. Но я хотел бы напомнить, что никаких деталей о прошлом пациентки, ходе операции, восстановительном периоде у вас нет. Вам неизвестно ничего, в том числе, занималась ли она на 3 день пресловутым сексом.

Ваши пациенты приходят к другим врачам, в том числе и ко мне. Некоторые выглядят хорошо, некоторые не слишком хорошо. Но плохо они были прооперированы или нет, — я не знаю. Может быть, вы сделали максимум из возможного? Может быть, этот человек спустя год после операции попал в автомобильную аварию? Может быть, это не «липосакция не помогла», а кое-кто слишком любит мучное и сладкое?.. Позволять себе делать далеко идущие выводы в этих случаях — все равно, что ставить диагноз по юзерпику.

Но, тем не менее, почти все эти диагнозы ставят. И искать защиту у своих коллег может только самый наивный пластический хирург.

А где вообще эта защита? И есть ли она? Есть этический комитет, например, и там разбирают спорные случаи, но — спойлер! — пациент всегда прав по умолчанию. Доктор же не застрахован ни от каких обвинений. У нас даже нет критериев оценки — нет сантиметров, которыми измеряют плохую или хорошую блефаропластику. Есть слова пациента: «Доктор, мне как-то не так», и никаких аргументов, которые доказали бы обратное. Возможно, когда-нибудь они найдутся. По крайней мере, я абсолютно уверен, что за этим — будущее и специализированной юриспруденции, и самой эстетической медицины.

Но пока их нет.

Зато каждый хирург так или иначе сталкивался с «проблемными пациентами». Мне, пожалуй, везло — их было не так много. Хотя я могу припомнить девушку, которая грозилась засудить клинику за небольшую белую «шишечку» на шве. Шишечка оказалась милиумом — сальной кистой, обыкновенным жировиком. Статистически они возникают примерно в 10% случаев, это даже не осложнение. Достаточно проколоть, убрать содержимое, и все пройдет без следа. Мы прокололи, убрали — и девушка исчезла, не извинившись даже перед моей ассистенткой, которая выслушивала ее проклятия и угрозы.

С новой героиней и ее «разошедшимися спустя два года швами», возможно, произойдет то же самое — она исчезнет. Но я все же хочу предать эту историю огласке, тем более, что она уже в публичном поле.

Чувствую ли я себя в какой-то степени тут виноватым? Да. Но моя самая большая ошибка — что я пропустил эту пациентку на этапе консультирования. Ведь на первой консультации не только пациент оценивает доктора, — доктор тоже оценивает пациента. И я сам неоднократно писал, что опытный хирург должен уметь увидеть, распознать и отсеять неадекватных пациентов. Как минимум — тех, кто пытается с помощью операции решить какие-то проблемы, не связанные с операцией как таковой. Тех, кто просто всем недоволен, и, скорее всего, продолжит быть недовольным, даже если ты перепрыгнешь через собственную голову и проведешь лучшую операцию в своей жизни. Тех, кто хочет увидеть совершенно другого человека в зеркале — наверное, такого результата тоже можно достичь, но не факт, что этот другой человек себе понравится. И совершенно точно это не то, для чего работают хирурги.

Однако я не увидел, не опознал, не отсеял. А что мне стоило сказать — «Поверьте, у вас все и так хорошо. Вы очень молодо выглядите. Приходите через 10 лет»?.. Девушка бы ушла в уверенности, что я — душка и была бы счастлива… пока не нашла бы другого хирурга, и не сделала бы его виновником своих внутренних проблем.

Узнать больше о докторе Чемянове можно на его сайте. Телефон для записи на консультацию: +7 499 130 8069.

Инстаграм доктора Чемянова — @chemyanov

E-mail — dr.chemyanov@mail.ru.