Beauty Insider / Все записи / Нельзя пропустить / «Она ненавидела не нас. Она ненавидела мир». История семьи с приемными детьми, рассказанная их мамой

«Она ненавидела не нас. Она ненавидела мир». История семьи с приемными детьми, рассказанная их мамой

Анна Губанова 12 мая 2022 143

«Она ненавидела не нас. Она ненавидела мир». История семьи с приемными детьми, рассказанная их мамой

У Жени и Рауля четверо детей. Двое — кровных, двоих взяли из детского дома. Мы поговорили с Женей о том, как и зачем люди становятся приемными родителями, какие трудности их ждут и как все это преодолеть.

Женя

Жене 33 года, она востоковед, закончила МГИМО (факультет международных отношений, китайский язык), потом магистратуру по экономике и маркетингу. Работала в PR-агенстве с брендами Procter & Gamble, сейчас возглавляет отдел маркетинговых коммуникаций в крупном агро-холдинге.

— Женя, для обывателя ваша история — разрыв шаблона. Кажется, мгимошные выпускники больше заточены на получение жизненных плюшек, чем на то, чтобы этими плюшками делиться с какими-то приемными детьми. Это миф?

— Мне кажется, если у тебя есть возможность и желание сделать мир лучше, образование — только плюс. И вообще, одно другому не мешает – мне нравится и получать плюшки от жизни, и делиться ими.

— Вы знаете кого-то из своих однокурсников, кто тоже усыновил ребенка?

— Честно говоря, нет. Но многие ребята уехали работать за границу, что в принципе отрезает возможность усыновить ребенка из России. А у многих вообще нет детей, и я не знаю, планируют ли они их заводить. Так что сравнивать не вполне корректно.

— Как и когда на вас вообще свалилась идея кого-то усыновить?

— Если вдуматься, довольно давно. В детстве у меня был фурункулез, такая болезнь, когда то в носу, то в ухе постоянно вскакивают фурункулы. Я часто попадала в больницы, ЛОР-отделение Филатовской было моим вторым домом. Вместе со мной в палате иногда лежали девочки из детских домов, в основном, с аденоидами. Не помню никого конкретно, кроме одной, с каре (потом я поняла, их всех так в детдомах стригут). Она таскала у меня тамогочи и какую-то еду. Но помню это ощущение: вот к тебе приходят родители, приносят какие-то вкусные штуки. А к ним никто не приходит. Они лежат после операции, плачут, — и потом их забирают обратно в детдом. Что-то тут не так. У всех должна быть мама.

— Но вряд ли вы в 10 лет решили, что, когда вырастете, станете кому-то из них мамой?

— Конечно, нет. Просто я узнала, что есть такие девчонки. Большинство домашних детей же вообще о них не подозревает — откуда? Потом, уже учась в институте, наткнулась на пост в ЖЖ — там искали волонтеров, готовых стать «другом по переписке» ребятам из детских домов. Надо было заполнить анкету и сказать, что вот, ты готов попереписываться с одним, двумя или тремя. Я решила взять троих — мальчика лет 12, девчонку 14 лет, и девочку Сашу, семилетнюю.

— Долго переписывались?

— Не очень. Мальчик оказался с сильной задержкой в развитии, с ним было сложно коммуницировать. С девчонкой-подростком сначала общались нормально, потом она стала требовать: «Вышли денег, пришли то-то и то-то». Это меня расстраивало. Не сами просьбы, а, скорее, тон. С Сашей мы дольше всего «продружили». Я ей слала всякие смешные наклеечки, они ей нравились. Потом это прервалось — думаю, ее взяли в семью, и по закону я ничего о ней узнать больше не могла.

— И после этого вы решили, что тоже можете кого-то взять?

— Не сразу. Потом на одной из моих работ мы с коллегами ездили в SOS-деревни. Эти деревни — такой формат «семейного детского дома». В каждом доме есть своя условная «мама», к которой прикреплены 5-8 детей. Эта мама — по факту воспитатель, но с постоянным проживанием. Там много детей, которых усыновили, а потом вернули, и других, тоже прошедших через разное. Нам показывали их фотографии «до и после» — я поражалась, насколько они менялись и расцветали, когда у них появлялась хотя бы такая «мама».

В общем, я постоянно подпитывала себя подобной информацией. Читала истории сирот и испытывала… ну, банальную жалость. А потом, видимо, у меня наступил кризис 30-ти лет. Я поняла, что не хочу ничего никому доказывать, ни за чем гнаться. Взглянула на себя, свою семью, наши возможности. И решила, что пора.

Стала постепенно подводить к этой мысли Рауля.

Рауль

Женя и Рауль поженились в 2010 году, а вообще-то вместе с 2006. Познакомились случайно — Женя с подругой и ее парнем пошли в клуб, парень захватил с собой Рауля, и — все. «Да, вот такая любовь с первого взгляда, как бы ванильно это ни звучало», — говорит Женя. Они планировали, что у них будет трое детей. Разумеется, речь шла о кровных.

— Рауль не разделял вашего настроя на усыновление?

— Изначально — нет. Пока я ездила по SOS-деревням, волонтерила, он вообще относился к этому прохладно-спокойно.

— Как удалось переломить?

— Я же хитрая и упертая:) Уговорила его пойти в Школу приемных родителей, ШПР. Типа — под предлогом «давай просто посмотрим?» ШПР – это бесплатное обучение, обязательное для всех, кто планирует взять ребенка. Они есть в каждом районе Москвы, по-моему. Курсы длятся месяца два, одно занятие в неделю, разные блоки – юридический, психологический и так далее. Преподаватели тоже разные, одни так себе, другие классные, вовлеченные. Короче, получилось, что Рауль вынужден был все это слушать и вникать. Еще там показывали фильмы про сирот и усыновление. Пара фильмов — «Блеф, или С Новым годом» и «Я сюда больше никогда не вернусь (Люба)» Ролана Быкова — произвели на него сильное впечатление. Особенно второй. На меня, конечно, тоже, но я и до того была заряжена.

— И он сказал «да»?

— Не то чтоб прямо сразу, но здорово качнулся в эту сторону. Тогда я предложила: «Давай соберем документы на усыновление. Пусть будут».

— Когда вы ходили в ШПР, обратили внимание — кто занимался вместе с вами?

— Конечно. Была одна пара, младше нас, муж — военный, не бесплодны, просто хотели «пригреть сироту». Они прямо-таки представляли из себя шаблон «как не надо». Хотели, например, имитировать беременность, чтобы все думали, что ребенок как бы родной — это сейчас считается каким-то средневековьем. И полагали, что «всю дурь из этих детей можно выбить». Хотя из детдомовских детей «выбить» ничего нельзя, из них уже все, что могли, выбили. Еще было несколько пар в возрасте — видимо, вовремя не родили или не смогли. Так или иначе, все, кроме нас, были бездетными. Только у нас было двое кровных.

— В итоге Рауль занимается всей этой командой. Уступил вам право строить карьеру и зарабатывать, а сам работает удаленно на разовых проектах и, в основном, домохозяйничает. Так?

— Это как-то само получилось. Когда мы взяли Соню, в первое время было тяжело. А у меня ненормированный рабочий день, командировки. Раулю пришлось сконцентрироваться на детях. И внезапно оказалось, что ему это нравится – в непосредственном участии в жизни детей Рауль видит больше пользы, чем в построении карьеры. Вообще раньше мне казалось, все должны бежать строить эти карьеры. Но у каждого вой путь. Не всем нужна карьера. Ему нравится аналитика, он не рвется в руководители, и это нор-маль-но.

— А с детьми вы обсуждали, что у них появятся сестры из детдома?

— Заранее мы их не готовили. Сказали, когда поехали за первым ребенком, за Соней. Мирону тогда было 5 лет, Оливии — 8.

Оливия

Оливии 10 лет. Она ненавидит блестки и всякое «девчачье». «Оливка – этакая маленькая современная эмансипированная женщина. Да, мы поощряем феминизм», — говорит Женя.

— Мы часто слышим, как молодые мамы говорят, что «материнство – тяжелый труд, дети – это подвиг». Это такая модная современная точка зрения. У вас как протекало это время?

— Когда родилась Оливка, мне был 20 лет, Раулю — 22. Наверное, рановато, но нам казалось — нормально. Может, потому, что мы оба с ним из многодетных семей, у обоих куча братьев и сестер, так или иначе оба привыкли к малышне под ногами. Оливия к тому же оказалась абсолютно подарочным ребенком. Спокойным и беспроблемным: хорошо спала, быстро приучилась к горшку, с двух лет пошла в ясли. До этого у нее была няня, и я в ее 8 месяцев вышла на работу. Никаких подвигов от меня она тогда не требовала. Ну или в 20 лет ничего не кажется таким уж «подвигом».

— А вообще когда-то потребовала?

— В общем-то, нет. Сама занимается всеми этими своими уроками, рисованием, музыкалкой. Учит японский язык, ей дико нравятся все эти аниме. Ну ок.

— И в чем проявляется феминизм Оливии?

— Например, ей нельзя сказать: «Ты подстриглась, как мальчик!». Она тут же ответит: «Я подстриглась, как человек!». Когда она читает книжки наподобие «Маленьких женщин», она не понимает, как со всем этим бредом можно было мириться. У нее это вызывает неприятие и отторжение. Приходится объяснять, что были другие времена. Но, по-моему, для нее это пока фигура речи.

— И все-таки — как она отреагировала, когда вы сказали, что возьмете приемного ребенка?

— Оливка всегда за любой кипеш. Нормально она отнеслась, ей это было даже по приколу. Когда мы привезли Соню, они с ней сразу стали жить в одной комнате. И, несмотря на то, что у Сони были проблемы всякие, в том числе с гигиеной, Оливка спокойнее это переносила, чем Мирон.

Мирон

Мирону сейчас 7, но он по-прежнему самый младший в семье:) Любит ровно то же, что все мальчишки в 7 лет. Особенно футбол и всякие компьютерные игры.

— Значит, Оливия была таким беспроблемным ребенком, что мысль о втором вас не пугала и через 3 года вы родили Мирона?

— Да. Но когда мы родили Мирона, мы поняли, что не все дети — как Оливка. С ним все было ровно наоборот. Он нам дал жару. Может, потому что с ним сидела не няня, а бабушка, и здорово его избаловала. А может, он от раздачи такой. Но все, что Оливия делала идеально, он делал так, что… И все острые углы, которые она интуитивно обходила, он сшибал слету.

— Может, он просто боевой парень? Из таких иногда вырастают гении.

— Возможно. В любом случае, в друганы он себе выбирает таких же боевых парней. И дальше — туши свет. Любит получать награды и всякие медальки. Ненавидит проигрывать. Сейчас уже как-то научился с этим мириться — нельзя же всегда выигрывать?! Но далось ему это нелегко. А! Еще он не терпит, когда им командуют и заставляют его что-то делать. Будет биться за свое право до последнего. Приказ — не то, что в данном случае сработает. Приходится бесконечно объяснять, объяснять, объяснять.

— И какая была реакция у Мирона, когда он узнал о грядущем пополнении в семье?

— Мирон был недоволен, что мы решили взять девочку. Он хотел брата! Но вообще это типичная для него реакция. Думаю, если бы мы поехали за мальчиком, он все равно нашел, к чему придраться. Но мы решили, что второго пацана не выдержим:) Поэтому целенаправленно искали для удочерения девочку. Еще мы хотели, чтобы она была младшей в семье. Есть такое правило, которое мы нарушили дважды, и с Соней, и с Ксюшей: ребенок, которого вы берете, должен быть младше остальных, чтобы не нарушать семейно-детскую иерархию. На тот момент Мирону было пять, поэтому мы искали девочку от трех до пяти лет. А в итоге нашли шестилетнюю Соню.

Соня

Соня (8 лет) удочерена Женей и Раулем, живет в семье 2,5 года. «Соня – такая девочка-девочка, падкая на всякие блестяшки и цацки. На контрасте с Оливией это бывает очень забавно». Иногда она похожа на эльфа. И еще она красотка — не удивимся, если в будущем станет моделью.

— Как случилось, что вы взяли именно Соню?

— Когда мы с Раулем окончили ШПР, я начала просматривать анкеты детей-сирот на сайте фонда «Измени одну жизнь» и в федеральной базе Усыновите.Ру. У меня в закладках был 31 ребенок из разных городов. Но когда я стала обзванивать, оказывалось, что кого-то вот-вот заберут, кого-то уже забрали… И тут мне написала девушка, которая недавно взяла ребенка из Сибири, и дала контакты регионального оператора. Я связалась с ним и через пару дней мне прислали анкеты и фото нескольких детей. Среди них была Соня. Ну фото как фото, ребенок как ребенок…

— То есть у вас не ёкнуло?

— Не могу сказать, что прямо ёкнуло. Но мне показалось, что она похожа на Оливию (на самом деле это не так, просто фото было такое). Я созвонилась с опекой, расспросила их про ребенка. И через несколько дней мы с Раулем полетели в Сибирь.

— Не было страшно?

— Было, конечно. К тому же, когда нам привели Соню, она выглядела не совсем так, как на фото (и как нам рассказывали про нее): рот открыт, слюна капает, безжизненные тусклые волосы, очень кривые зубы. Позже мы это все исправили, но тогда картина была так себе. И она не знала ни времен года, ни названий цветов, ни свой день рождения — это в 6 лет. Хотя по документам была абсолютно здорова. Но, к сожалению, у детей из сиротских учреждений часто бывает отставание в развитии.

— Вы были к такому готовы? У вас вообще было понимание, с какими диагнозами вы готовы взять ребенка, а с какими нет?

— Да, это важно. Конечно, можно бить себя кулаком в грудь, что примешь любого, но лучше быть честным с самим собой. Например, мы довольно много путешествуем, поэтому взять ребенка с заболеваниями опорно-двигательного аппарата было бы проблематично. Но к легкой умственной отсталости и ко всяким возможным операциям по здоровью, если потребуются — да, это нас не пугало. И вообще мы не были настроены на то, чтобы познакомиться с живым ребенком и слиться. Одно дело выбирать по базе, другое — смотреть ему в глаза. Я же знаю, каждый из них ждет и надеется, что его заберут. Поэтому мы решили, что раз уж приехали за Соней, надо ее брать. И поехали в Москву. С ней.

— Помните эту дорогу?

— Еще бы. Вообще было довольно странно ходить по городу с чужим ребенком, когда свои где-то далеко. Все рейсы были утренние, пришлось ночевать, мы сняли квартиру. В детском доме нас не предупредили, что Соня писается. Мы это обнаружили в первую ночь – у нас была одна кровать на всех.

— Ей было понятно, что вы ее везете домой?

— Не знаю. Мы пытались объяснить. Но проблема была в том, что до того, как мы забрали Соню, ее уже брала одна приемная мама. А потом вернула. Соня еще не отошла от того случая, а спустя две недели за ней приехали мы. В первый месяц Соню начинало тошнить, как только мы садились в машину — еще до того, как машина трогалась. Думаю, это была стрессовая реакция – она боялась, что ее опять куда-то отвезут и оставят. Потом это прошло.

— У вас не было брезгливости? Ее тошнит, она писается…

— Мы вообще не сразу поняли, что Соня не только ночью писается, днем тоже. Просто ходит и писает в штаны: в ее кровной семье туалет был на улице, идти далеко, когда узнавали, что ты описался — били. И она научилась ходить мокрая и молчать. К вечеру от нее пахло, и… В общем, да, брезгливость появлялась, конечно.

— Как вы с этим справлялись?

— Ну как… Мыли, чистили. Детям объясняли, что это не ее вина – к сожалению, она так привыкла. Потом «дневные» случаи сошли на нет, а ночные до сих пор случаются, хоть и гораздо реже.

— Как вообще у вас складывалась совместная жизнь? Это был ад или вы были на кураже?

— В приемном родительстве есть определенные этапы: сначала так называемый «медовый месяц», когда все прекрасно (но не факт, что он будет), потом адаптация (в среднем, год-два), а потом — нормальная жизнь. К счастью, у Сони сильный настрой быть кому-то нужной, быть в семье, быть любимой. К тому же у нее все-таки небольшая задержка развития, и она воспринимает мир не совсем так, как другие. Поэтому она всегда на позитиве, обижается не дольше 10 секунд. И с ее стороны адаптации практически не было. Скорее, была с нашей. Правда, в первый месяц Соня каждый вечер перед сном абсолютно спокойным голосом рассказывала, что выпрыгнет в окно и убежит. Я отвечала, что мы ее догоним и вернем, потому что теперь она живет с нами.

Еще Соня ужасно говорила. Что-либо понять — почти невозможно. Наняли было логопеда-дефектолога, но случился локдаун: мы ведь взяли Соню в декабре 2019 года, а в марте 2020 оказались заперты на даче. Пришлось заниматься ее речью самим. Это была жесть, Соня ничего не могла выучить, я раздражалась, старалась сбагрить занятия Раулю, но даже он периодически закипал. Хотя Рауль очень спокойный. Сейчас Соня нормально разговаривает, ура.

— Какие еще проблемы ушли?

— Многие, на самом деле. Она очень далеко шагнула вперед. Сейчас учится в ресурсном классе (с адаптированной программой, но в обычной школе), и уже научилась читать. Это праздник. То, что Мирон в 6 лет читал — норма, то, что Соня в 7 — победа. Ею же никто никогда не занимался.

— Что вообще известно про ее родную семью?

— Там классическая ситуация. 99% детей в детских домах – социальные сироты. То есть их родители живы, но ведут асоциальный образ жизни. Родная мать Сони рожает детей, чтобы получать за них пособие. На данный момент ей 42 года, и она «выплюнула» в этот мир (иначе не скажешь) 11 детей. Семья стояла на учете давно. По-моему, органы опеки слишком долго давали им возможность исправиться, надо было изымать детей раньше.

— Вы сразу юридически оформили удочерение Сони?

— Нет, сначала мы взяли Соню под опеку, и ждали, пока ее мать через суд лишат родительских прав. После этого подали документы на усыновление и столкнулись с бюрократическими проволочками. Заседания постоянно переносились по разным причинам. Все это время я была на связи с директором детского дома. Когда суд в очередной раз перенесся, я написала ей, и заодно спросила, не разобрали ли других детей из Сониной семьи. Она ответила, что нет, и что особенно жалко Ксюшу – такая хорошая девочка, прекрасно учится и вообще молодец. И я вдруг подумала, почему бы нам не взять эту Ксюшу на гостевой режим…

Ксюша

Ксюша (15 лет), старшая сестра Сони, находится под опекой Жени и Рауля. «Ксюша с нами почти полтора года, но она уже взрослая девчонка, подросток, поэтому не все гладко». И да, у них есть еще кошка Сильвия, классная.

— То есть… после всех этих моментов, что вы описываете, вы едете и забираете Сонину сестру. Вам что, было мало проблем?

— Иногда мне хочется себе такой же вопрос задать. Когда я предложила Раулю взять Ксюшу, он обалдел. Но, в итоге, согласился. Через год после того, как мы взяли Соню, я поехала за Ксюшей. До этого я пообщалась с ней по видеозвонку. Она произвела впечатление забитой и очень стеснительной девочки. Ей на тот момент было 14.

— У Ксюши нет задержки в развитии?

— Нет. Вообще у всех детей из детских домов психологический возраст не соответствует реальному, но дело не в развитии интеллекта – это, скорее, психоэмоциональная сфера.

— Что было, когда вы ее привезли?

— «Медовый период» длился у нас несколько дней. Потом начались истерики и скандалы. Чуть что, она начинала орать, причем матом. Сначала эти вспышки были для меня внезапными, но со временем я начала отслеживать закономерности и предпосылки. Часто катализатором становился Мирон – он полюбил Ксюшу, но по-детски ее донимал. Она тут же начала говорить нам, что мы его не так воспитываем – в той семье, где она росла, с детьми жестоко обращались, и других методов воспитания она не знала. Еще ее триггерили любые правила – например, отбой в 10 вечера, очередность посещения ванной или что нельзя гулять просто так, не говоря, куда идешь. Потом мне пришлось ограничить ее общение по телефону. Люди из прошлой жизни на нее влияли, и это усугубляло дело.

— Вы же сначала взяли Ксюшу на гостевой режим? А в итоге оформили опеку? Или как было?

— На самом деле она практически сразу начала плохо себя вести, но мы решили, что справимся. И оформили. Ксюша пошла в школу рядом с домом. Мы наняли репетиторов по основным предметам, она начала довольно неплохо учиться, и в школу ходила по большей части нормально. Но иногда устраивала скандалы, и ее приходилось туда почти выгонять. Постепенно накапливалось напряжение – от Ксюши исходила вербальная и невербальная агрессия. Страдали все, включая остальных детей. Она говорила, что не просила ее забирать, не просила репетиторов нанимать и все такое. С одной стороны, действительно не просила. Но она ведь понимала, что ее берут в семью, даже подписывала согласие на это. В общем, сложно.

Мы начали заниматься с психологами, и после встреч у меня было ощущение, что вот-вот должно стать лучше. Но по факту на встречах говорили либо мы с Раулем, либо психологи, Ксюша молчала. И ничего не менялось. Перед Новым годом я была уже на грани нервного срыва, и в итоге мы поместили ее в специальное учреждение, типа временного приюта. Ребенок там живет, но у вас полгода, чтобы наладить отношения, не оформляя отказ от опеки и возврат в детдом.

— Было ощущение фиаско, провала?

— Да. Когда мы отвезли Ксюшу, я все новогодние праздники проплакала. Казалось, что я всех подвела. Из-за меня семья год жила в дурдоме, а я все равно не справилась, и дело идет к возврату Ксюши. Хотя возвраты – очень страшно для ребенка, это вторичное сиротство… Но я продолжала работать с психологом, она как-то вытащила меня из этого состояния. В общем, это был урок, что не все в наших силах. Я подкована теоретически, у меня был опыт – и, несмотря на все, случилось так, как случилось. Это осознание далось мне непросто – по природе я достигатор, меня подкашивает негативный результат.

С Ксюшей тоже занимался психолог. И постепенно дело сдвинулось. На очередной встрече мы проговорили, что если она хочет вернуться, то должна сама сказать мне об этом и пообещать, что будет и не будет делать. Я выкатила длинный перечень (от «чистить зубы» до «не орать матом»), она со всем согласилась. И они еще с психологом обсудили, как она будет прорабатывать агрессию и вспышки гнева, вроде составили какой-то список действий.

— Женя, почему все-таки так получилось с Ксюшей? Как вы это объясняете себе?

— Я нарушила базовое правило: нельзя брать ребенка, который старше других детей. Из-за того, что Ксюша пыталась найти свое место в семейной иерархии, она боролась за это место со мной и Раулем. При этом психологический ее возраст примерно на уровне Мирона – поэтому у них происходили стычки. Возможно еще, ее так накрыло из-за того, что у нас она почувствовала себя в относительной безопасности. И ее «догнало» осознание всего произошедшего. При этом в разговорах с психологом она никаких претензий к нам не предъявляла. То есть дело не в том, что она нас ненавидела и поэтому так себя вела. Она, скорее, ненавидела окружающий мир – а нам досталось.

— Сейчас Ксюша опять живет с вами. Вы взяли ее обратно. Хотите дать этой истории второй шанс?

— Да. Хотим. Она старается, мы тоже постараемся.

Женя, Рауль, Ксюша, Оливия, Соня, Мирон

— Можно пару практических вопросов? Сколько денег уходит на эту ораву?

— Примерно по 30 тысяч рублей на репетиторов-уроки-кружки у старших. У Сони в ресурсном классе все занятия бесплатные, мы оплачиваем только танцы и прочую развлекаловку.

— А на еду?

— Лучше не считать:)

— Кур для этого завели?

— Нет, куры для красоты. Ну и яйца несут, что уж. На самом деле это мы на карантине развлекались.

— Вы в Москве живете в большой квартире?

— В обычной трешке.

— А на даче сколько комнат?

— Эм, две?.. Ну то есть внизу на первом этаже живем мы с Раулем, дети все — на втором, там что-то типа открытого пространства, финский такой вариант.

— И, наконец. Женя, вот мы говорили о процессе принятия, судах, опеке, скандалах, примирениях… А любовь пришла? Когда она приходит к приемным детям? И приходит ли вообще?

— Любовь к Соне пришла, когда закончилась адаптация — месяцев через 9 после того, как мы ее взяли. Я стала воспринимать этого ребенка как своего. Это уже не обязательства — все, что с ней происходит, ты принимаешь на свой счет, как мать. Сонин настрой на семью тоже этому способствует. К Ксюше именно материнской любви у меня нет и вряд ли возникнет. Все-таки она взрослая девица. Но она все равно родная — как младшая сестра или племянница. А Мирон и Оливка их обеих любят, каждый — и каждую — по-своему.

Советы от Жени людям, которые думают усыновить ребенка (и не только им)

1. Приемное родительство сложнее обычного. Никто не планирует брать ребенка, чтобы потом его вернуть, но ситуации бывают разные. Я не понимаю возвраты спустя 10 лет — взяли младенца, а потом подросток начал курить и плохо учиться, и вы его отдали обратно в детдом. Но все же ментальное здоровье родителей и других детей в семье важнее. Нужно вовремя это признать.

2. Из первого вытекает второе. Сразу привлекайте специалистов — психолога, дефектолога. Если требуется — психиатра. Некоторые вещи надо корректировать препаратами. Домашние дети познают правила социума, просто тусуясь с вами и ровестниками. Представьте, что познают дети из неблагополучных семей и детских домов. Это столкновение двух миров.

3. Читайте как можно больше по теме. Но не инстаблогеров, которые ради заработка на рекламе все приукрашивают и часто «эксплуатируют» детей. Читайте сайты фондов (на многих есть блоги или интервью приемных родителей), тематические группы в соцсетях, чаты приемных родителей в телеграме.

4. ШПР неплохо бы пройти и НЕприемным родителям. Осознанное родительство еще никому не вредило.

5. Если вам кажется, что сбор документов и подготовка — ужас ужасный, и вы уже устали, не надо брать ребёнка. Количество бюрократии и стен, которые придется пробивать головой, не уменьшится. Приемное родительство – труд.

И главное мое желание — чтобы «детные» родители задумывались о том, чтобы стать приемными. Чтобы вопрос «Зачем вам это?» исчез. Это неочевидный путь, и да, он не для всех, но по капле можно вычерпать море.

В октябре 2020, когда Женя Аргентова уже стала приемной мамой, она начала сотрудничать с фондом «Измени одну жизнь» — вела инстаграм, а сейчас телеграм. Фонд помогает найти приемные семьи для детей-сирот.

Узнать подробнее о фонде и помочь можно по ссылке. Особенно в финансовой помощи нуждается проект с видеоанкетами детей. Чтобы снять такую анкету, нужны профессионалы. Но именно эти анкеты — самый истинный ориентир, помогающий понять, ваш ли это ребенок.